СУЛЛА ] Сулла - Литература ]

 

Мартынов А. С.

Донецкий Национальный университет Исторический факультет
 

ЛУЦИЙ КОРНЕЛИЙ СУЛЛА СЧАСТЛИВЫЙ: ЛИЧНОСТЬ В ИСТОРИИ


Данный очерк автор предоставляет сайту «История Древнего Рима»; ссылка на сайт обязательна. 2008 г.

Фигура знаменитого деятеля эпохи поздней республики, победителя Митридата и Мария, злого гения Афин, диктатора 82—79 гг., одного из «строителей» Римской империи Луция Корнелия Суллы ещё в древности привлекала внимание многих историков. Дела этого необычного человека в определённой степени повлияли на ход римской истории, а сам он был включён в разряд т. н. «великих личностей». Есть смысл даже говорить о «феномене Суллы», если использовать это выражение, ведь диктатор вызывал разные чувства уже у своих современников. Римский историк Веллей Патеркул, которого с Суллой разделяли чуть более полувека, писал: «Я думаю, что этот человек являл пример наивысшей двойственности и противоречивости духа» (II, 25, 3). Именно противоречивая натура Суллы занимала умы античных авторов, заставляя их писать о его личности больше, чем о его делах. В связи с этим у современного историка есть все основания изучать не только военно-государственную деятельность Суллы, но и попытаться исследовать его «феномен», разобраться в личности этого человека, определить мотивы его деятельности.

 

Историография

«Феномен Суллы» интересовал многих исследователей античности, однако до сих пор эта историческая фигура остаётся загадочной. В подтверждение этому можно привести несколько примеров из историографии.

Авторитетный немецкий историк XIX в. Теодор Моммзен в своей известной работе «История Рима» писал следующее: «Потомство не оценило по достоинству ни личности Суллы, ни его реформ; оно несправедливо к людям, идущим против потока времени. В действительности же Сулла — одно из поразительнейших явлений в истории…»1. Моммзен рисовал Суллу искренним «реставратором» республики, который защищал аристократию и не помышлял о личной власти2.

Российский историк начала ХХ в. РЮ. Виппер отводил диктатуре Суллы определяющую роль в истории поздней республики, считая его первым римским императором: «…Вся картина императорства вплоть до игры республиканскими символами уже была осуществлена Суллою»3. В политической деятельности Суллы Виппер усматривал влияние эллинистического Востока4. Сам же Сулла получил признание как «загадочный человек, которому выпали на долю такие неправдоподобные успехи»5. МИ. Ростовцев, другой известный российский историк первой половины XX в., отмечал, что «реформы Суллы в значительной своей части, несомненно, подготовили строй будущего принципата»6. «Неясным, — писал Ростовцев, — конечно, останется вопрос, добивался ли Сулла власти для проведения своей реформы или проводил реформы для укрепления своей власти. Такие вопросы индивидуальной психологии, как они ни важны, по моему мнению, научно и методологически неразрешимы»7. В советской историографии наиболее интересные оценки Сулла получил в работах В. С. Сергеева (Москва), С. И. Ковалёва (Ленинград), Н. А. Машкина (Москва), С. Л. Утченко (Москва) и А. Б. Егорова (Ленинград). Эти оценки имеют много общего, так как перечисленные историки анализировали деятельность Суллы с позиций марксизма. Все они подчёркивали большую роль наёмной армии как главного орудия военного переворота.

ВС. Сергеев в своих «Очерках по истории Древнего Рима» (вторая половина 1930-х годов) характеризовал Суллу как предшественника будущих императоров, с которого началась эпоха военных диктатур: «Историческое значение сулланского переворота чрезвычайно велико… Субъективно преследуя реставраторские цели, объективно Сулла заложил основу новой политической организации»8. Отставку Суллы Сергеев объясняет тем, что «он, по его убеждению, выполнил основную задачу, ради которой ему была вручена диктаторская власть, — восстановление государственного порядка»9. СИ. Ковалёв в труде «История Рима» (1948) считал Суллу «первым императором в новом, а не в республиканском значении этого слова»10. «Власть Суллы носила чисто военный характер… — писал Ковалёв. — Она была диктатурой класса римских рабовладельцев, преимущественно нобилитета, для которого служила средством борьбы с революционно-демократическим движением»11. «Под флагом реставрации сенаторской республики Сулла укреплял свою личную диктатуру»12. Однако режим Суллы имел слишком узкую социальную базу, что заставило диктатора отказаться от власти, ограничившись только политическим влиянием13.

НА. Машкин также считал диктатуру Суллы «первой попыткой утвердить в Риме монархическую власть»: «Он впервые в Риме под влиянием эллинистических теорий и обычаев стремился найти религиозное обоснование своей власти. Но если реформы Суллы и соответствовали интересам нобилитета, то единоличное его правление … не совпадало с целями и задачами высшей аристократии. Это обстоятельство и послужило … главной причиной отказа Суллы от власти…»14.

СЛ. Утченко отрицал, что Сулла был первым римским императором, тем более настоящим монархом, как полагал французский историк Жером Каркопино15. «Его классовые позиции ясны: он был защитником интересов сенатской аристократии, — писал С. Л. Утченко. — Проведённые им реформы возвращали Рим к догракханским временам. Основная же слабость его политики состояла в том, что он, используя новые методы и приёмы политической борьбы (опора на наёмную армию, бессрочная диктатура), стремился возродить уже отжившую политическую форму: правление сенатской олигархии»16.

Российский историк АБ. Егоров, изучавший деятельность Суллы, подчёркивал: «Оценка Суллы и его деятельности представляет немалые трудности. Это едва ли не самая противоречивая фигура поздней республики, действовавшая в момент, когда государство находилось на перепутье и консервативная и динамичная тенденции уравновешивались»17. Сам Егоров полагал, что историческая роль Суллы заключалась в следующем: «Диктатура Суллы стала развитием единоличной власти и усилением монархической тенденции. Одновременно с этим трансформация республики в монархию была во многом приостановлена, а позиции оптиматов упрочены. Диктатура не ликвидировала противоречий, а, наоборот, только обострила их…»18.

Наконец, современный европейский историк Франсуа Инар (профессор Каннского ун-та, Франция) полагает, что Сулла «является последним представителем аристократии, очень дорожащей традициями… Всё в поведении Суллы отсылает к социальной и политической практике только что закончившегося века»19. Инар также отрицает, что диктатор был первым императором: «…Сулла, искренне веривший, что он новый основатель Рима, тот, кто поможет Городу узнать новую эру равновесия и процветания, в конечном итоге является только последним настоящим республиканским лидером, но лидером республики, невозможность существования которой он сам показал»20. Итак, уже краткий обзор историографии показывает, насколько противоречивую оценку получил Сулла в трудах новых и новейших исследователей. Как видно из обзора, главное противоречие в оценке Суллы следующее: исследователи не могут примирить авторитарный характер действий и режима Суллы с его аристократической программой. Отсутствие единого мнения о Сулле ещё раз свидетельствует о необходимости тщательного анализа источников и вынесения объективного суждения об исторической роли этого человека.

Античная традиция

Образ Суллы в историографии античности такой же противоречивый, как и в современной. В данном случае целесообразно привести наиболее интересные оценки древних авторов.

Одним из главных источников, на основании которых создаётся представление о Сулле, является одноимённая биография Плутарха, известного исторического писателя I—II вв. н. э. Рассказ этого античного автора, вряд ли полностью объективного, оказал существенное влияние на формирование исторического «мифа о Сулле», если можно так выразиться. Как замечает один современный западный исследователь, «Плутархов Сулла — это зловещий персонаж, жестокий и испорченный, но также грандиозный и являющий пример исключительной судьбы…»21. У Плутарха «Сулла появляется как личность, вдвойне включённая в план римской истории.

С одной стороны — своей причастностью к истории политической и к величию римской истории. С другой — неспособностью контролировать свои страсти, своей жестокостью и неумеренностью; очевидны … те серьёзные недостатки, какие Плутарх отмечает у других великих римских фигур»22. Плутарх рисует Суллу крайне противоречивым человеком. Он оценивает дела Суллы до и после гражданской войны, после чего, как и полагается моралисту, делает вывод о нравственной деградации своего героя: «Он по справедливости навлёк на великую власть обвинение в том, что она не даёт человеку сохранить свой прежний нрав, но делает его непостоянным, высокомерным и бесчеловечным» (Plut. Sull., 30). Ценность рассказу Плутарха придаёт тот факт, что он приводит много сведений из «Воспоминаний» Суллы. Цицерон порицал Суллу за проведение проскрипций (De off. II, 8, 27—29), а также за чрезмерную мстительность (De leg. II, 22, 56—57), что, однако, не мешало ему официально называть Суллу выдающимся полководцем (De imp. Cn. Pomp. 3, 8; Pro L. Muren. 15, 32). Кроме того, как сторонник нобилитета, Цицерон одобрял ограничение диктатором прав народных трибунов (De leg. III, 9, 22). Саллюстий, современник и апологет Цезаря, дал оценку диктатору в своих произведениях «Югуртинская война», «Заговор Катилины» и «История». В начале своей карьеры Сулла изображён талантливым и удачливым человеком, его образ можно назвать позитивным (Bell. Iug. 95, 3—4). Однако властолюбие изменяет натуру Суллы, и Саллюстий констатирует, что «Луций Сулла, силой оружия захватив власть в государстве, после хорошего начала закончил дурно» (Cat. 11, 4). Таким образом, Саллюстий рисует Суллу противоречивой личностью, дела которой имели доброе начало и наихудший конец23. Веллей Патеркул, писавший свою «Римскую историю» при Тиберии, полагал, что Сулла — «человек, в отношении которого до одержания победы ни одна похвала не покажется чрезмерной, равно как ни одно порицание после этой победы» (II, 17, 1). Веллей, как и Саллюстий, также считает, что именно гражданская война изменила Суллу в худшую сторону: «пока он ещё побеждал, он был мягче справедливейшего, но после победы неслыханно жесток» (II, 25, 3). Сулла, писал Веллей, был бы действительно «счастливым», «если бы вместе с победой закончилась его жизнь» (II, 27, 5). Знаменитый Тацит, современник первых цезарей, писал в своей «Истории», что «кровожадный аристократ Луций Сулла» оружием подавил свободу, заменив её самовластьем (Hist. II, 38). Правда, в одном месте «Анналов» Тацит пишет, что во время кризиса республики «продолжали принимать многочисленные и противоречащие друг другу законы, пока диктатор Луций Сулла, отменив или изменив предшествующие и добавив ещё больше новых, не пресёк на короткий срок деятельность такого рода» (Ann. III, 27). Это, обстоятельство, видимо, можно рассматривать как некое оправдание Сулле. Аппиан Александрийский, греческий историк II в. н. э., один из лучших представителей историографии античности, считал Суллу великим человеком, который, не брезгуя никакими методами, достиг вершин власти и славы. «Это был, по-видимому, как показало и его имя, счастливейший человек во всём до конца своей жизни, если считать счастьем для человека исполнение его желаний» (App. BC. I, 105). Аппиан особо подчёркивает могущество диктатора, которого он добился благодаря жесточайшим проскрипциям: «Сулла поистине был царём или тираном не по избранию, а по силе и мощи. Ему, однако, нужна была хотя бы видимость того, что он избран, и он достиг этого…» (BC. I, 98). Но более всего историка удивляет то, что Сулла по своей воле отказался от этой огромной власти (BC. I, 104).

Оригинальную характеристику диктатору дал Юлий Эксуперанций, малоизвестный компилятор V в. н. э., автор т. н. «Бревиария». «Когда Сулла захватил власть, то ввёл многие законы правила, дал многим общинам освобождение от налогов, многим лицам даровал римское гражданство» (Exup. 5, 34). Правда, Сулла «не восстановил отомщённую республику с помощью законов, а сам завладел ею и вёл себя так, словно домогался тирании, как Цинна и Марий…» (5, 32). Под влиянием Саллюстия Эксуперанций делает вывод, что «добрыми были его помыслы, когда Сулла хотел защитить поруганную свободу, но дурными — последствия, когда он … сам ещё суровее обошёлся с государством…» (5, 33). Образ Суллы в античной традиции имеет позитивные и негативные черты: с одной стороны, Сулла — выдающийся полководец, целеустремлённая и талантливая личность, с другой — организатор кровавых проскрипций, узурпатор и тиран. Образ Суллы получился крайне неоднозначным и даже приобрёл определённый мистический оттенок. Сама эпоха Суллы оценивалась как переходный период, переломный момент в истории республики.

Личность Суллы

Диктатор был крайне противоречивым человеком, в нём переплетались самые разнообразные качества. Плутарх писал, что Сулла «производил впечатление человека переменчивого и с самим собой несогласного» (Sull., 6). Чтобы составить более-менее чёткое представление об этом человеке, необходимо снова обратиться к античной традиции.

Будущий диктатор происходил из знаменитого патрицианского рода Корнелиев, однако «принадлежал … к его ветви, уже почти угасшей ввиду бездеятельности предков» (Sall. Iug. 95, 3). Более того, предок Суллы Корнелий Руфин, консул 290 и 277 гг., опозорился тем, что нарушил закон против роскоши, после чего его потомки утратили прежнее почётное положение (Plut. Sull., 1). Свою молодость Сулла провёл в бедности, имея скандальную репутацию (Plut. Sull., 1—2). Именно бедность могла побудить молодого патриция к активной деятельности, позволила ему приобрести богатство и власть.

Из источников следует, что Сулла, как и подобало патрицию, получил хорошее образование. «В знании греческой и латинской литературы он не уступал ученейшим людям…» — сообщает Саллюстий (Iug. 95, 3). По словам Николая Дамасского, Сулла сочинял сатирические комедии на латинском языке — правда, неясно, какого качества (Nic. Dam. Hist. 107, 84). Диктатор написал «Воспоминания», посвятив их своему любимцу Лукуллу; ему также было поручено усовершенствовать литературный стиль мемуаров, что позволяет говорить о не совсем полной компетентности Суллы в этом вопросе (Plut. Sull., 37; Luc., 1). Последнюю книгу мемуаров Суллы завершил грамматик Корнелий Эпикад, его вольноотпущенник (Suet. De gramm., 12). После взятия Афин Сулла привёз в Рим библиотеку Аристотеля и «отца ботаники» Теофраста, хранившуюся у одного греческого коллекционера (Plut. Sull., 26; Strabo. XIII, 1, 54). «Когда библиотеку привезли туда, — говорит известный географ Страбон, — то она попала в руки грамматика Тиранниона, почитателя Аристотеля…» (XIII, 1, 54). Таким образом, Сулла внёс вклад в распространение в Риме греческой культуры. В самой Греции он построил театр в честь одной из своих побед (Plut. Sull., 19). Все эти данные свидетельствуют об относительно высоком уровне культурного развития Суллы.

Сулла был амбициозным, целеустремлённым и практичным человеком, что помогло ему утвердиться в мире политики. «Он был красноречив, хитёр, легко вступал в дружеские связи, в делах умел необычайно тонко притворяться; был щедр на многое, а более всего на деньги», — так характеризует его Саллюстий (Iug. 95, 3). Сулла был сильной личностью и умел достигать своих целей. Этот человек, безусловно, имел качества харизматического лидера, и только обстоятельства сделали его лидером авторитарного толка. Будучи по натуре властным и злопамятным, Сулла, судя по источникам, был иным в кругу своих близких соратников. Диктатор с уважением относился к молодому Помпею, даже почтил его прозвищем «Великий» (Magnus) и императорским титулом (Plut. Pomp., 8—9, 13—14). «Помпей вызывал восхищение Суллы своей воинской доблестью», — объясняет такое поведение Плутарх (Pomp., 9). Подобное благоволение диктатор проявлял по отношению к Лутацию Катуллу, одному из лидеров оптиматов (Plut. Pomp., 15), молодым аристократам Лукуллу (Plut. Luc., 1—2, 4) и Крассу (Plut. Crass., 6), знатному всаднику Помпонию Аттику (Nepo. XXV, 4). Впрочем, диктатор был властным и в своём окружении: так, стремясь породниться с Помпеем, он приказал ему развестись с женой и выдал за него свою падчерицу, разведённую ради этого с мужем; брак этот так и не состоялся, поскольку новая жена Помпея умерла через несколько дней (Plut. Pomp., 9; Sull., 33). Личная жизнь Суллы была скандальной и бурной. Ещё в молодости он приобрёл славу человека испорченного, любителя общества шутов, комедиантов и мимов (Plut. Sull., 1—2). Из рассказа Плутарха, правда, следует, что моральное разложение Суллы особенно проявилось, когда он достиг власти (Sull., 2). У Саллюстия по этому поводу сказано: «На досуге он любил предаваться роскоши, но плотские радости всё же никогда не отвлекали его от дел; правда, в семейной жизни он мог бы вести себя более достойно» (Iug. 95, 3). Сулла был три раза женат, пока, наконец, не женился в четвёртый раз на Цецилии Метелле, дочери великого понтифика, имевшей хорошую репутацию; в это время ему было уже 50 лет (Plut. Sull., 6). «Метелле он, правда, угождал всегда и во всём…», — отмечает Плутарх (Sull., 6). Сулла болезненно воспринимал остроты по поводу своих семейных дел: издёвки афинян над ним и Метеллой приводили его в бешенство, и это могло быть косвенной причиной его неприязни к Афинам (Plut. Sull., 13). Когда Метелла умерла (около 79/78 гг.), Сулла устроил ей богатые похороны, нарушив собственный закон о расходах на роскошь (Plut. Sull., 35). Спустя несколько месяцев диктатор сочетался пятым — и последним — браком с уже разведённой Валерией, сестрой оратора Квинта Гортензия, видного оптимата (Plut. Sull., 35). «Впрочем, и поселив Валерию в своём доме, он не отказался от общества актрис, актёров и кифаристок, — сказано у Плутарха. — С самого утра он пьянствовал с ними, валяясь на ложах. Ведь кто в те дни имел над ним власть? Прежде всего комический актёр Росций, первый мим Сорик и изображавший на сцене женщин Метробий… Всё это питало болезнь Суллы, которая долгое время не давала о себе знать…» (Sull., 36). Загадочная болезнь Суллы — отдельный эпизод античного предания о диктаторе. Древние авторы сообщают, что Сулла был болен какой-то неизлечимой болезнью, которая вызывала у него сильный зуд во всём теле и красную сыпь на лице, служившую предметом насмешек; эта болезнь привела к летальному исходу (Plut. Sull., 2, 36—37; Plin. XXVI, 138; VII, 134, 137; Aurel. Victor. De vir. ill. 75, 11). Известно, что ещё во время своего пребывания на Востоке Сулла лечился целебными водами горячих источников (Plut. Sull., 26; Strab. X, 1, 9). Предание о болезни диктатора, конечно, имеет под собой какие-то реальные факты, однако в целом несёт на себе печать искусственности, намеренной драматизации сюжета, что очень любили в античности. Как полагают современные исследователи, эта история превратилась в миф, который порождал веру в «божественность» Суллы: ведь только великие люди, по античным преданиям, умирали от необычных болезней24. Сулла любил эффектные поступки и фразы. Вошли в историю его слова, сказанные афинянам, молившим о пощаде после кровавого взятия города: «Я дарую немногих многим, милуя живых ради мёртвых» (Plut. Sull., 14). Не менее эффектным было обращение Суллы к своим войскам в критический момент битвы при Орхомене (86 г.), когда армия готова была дрогнуть (Plut. Sull., 21). Ещё более известен эпизод 83 г. Собрав в цирке пленных марианцев-самнитов, Сулла приказал начать резню, а сам созвал заседание сената; услыхав крики, сенаторы заволновалась, а Сулла хладнокровно приказал им не беспокоиться: это по его приказу дают урок кучке негодяев (Plut. Sull., 30; Strab. V, 4, 11; Flor. III, 21, 23; Vell. Pat. 26, 2). Это искусно поставленное действо говорит, что Сулла был тонким психологом и умел воздействовать на массовое сознание. Целенаправленное создание атмосферы страха в римском обществе (напр., запугивание народного собрания — App. BC. I, 101) облегчало Сулле контроль над широкими массами. Античные авторы часто упрекают Суллу за жестокость и мстительность. Взяв в 86 г. Афины, Сулла учинил страшное кровопролитие (Plut. Sull., 14) и подверг город чудовищным разрушениям, что подтверждают и современные археологические раскопки25. По словам Мемнона26, «город был бы разрушен до основания, если бы сенат римлян не задержал поспешно намерения Суллы» (Memn. XV, 32, 1). Сулла также взял и Пирей, во второй раз разрушив Длинные Стены — впервые они были разрушены спартанцами во время Пелопоннесской войны конца V в. (Strab. VII, 7, 15). Точно так же Сулла вёл себя и по отношению к своим противникам в Риме. Брату соперника Суллы Мария «вырвали руки и ноги, чтобы он умирал постепенно, теряя один член за другим» (Flor. III, 21, 26). Труп самого Мария Сулла приказал вырыть из могилы и бросить в реку Анио, приток Тибра; сам же, боясь подобной участи, первым из рода Корнелиев приказал предать своё тело огню (Cic. De leg. II, 22, 56—57; Plin. VII, 55). Даже своего легата Лукреция Офеллу, который стал требовать себе консульства, Сулла приказал публично убить на Форуме (App. BC. I, 101; Plut. Sull., 33). Наконец, перед самой своей смертью Сулла приказал рабам удавить некоего Грания, мелкого чиновника, злословившего о нём (Plut. Sull., 37). Именно в это время в Риме родилась крылатая фраза: «Пусть ненавидят, лишь бы боялись». «Сразу видно, что написано во времена Суллы», — комментировал приводящий этот факт философ Сенека (De ira. I, 20).

Итак, личные качества Суллы были очень противоречивыми. Многие его недостатки в известной степени преувеличены античной традицией, и этот факт также надо учитывать. Сулла, как видно из источников, был типичным представителем римской аристократии, для которой распущенность, властолюбие и т. д. были характерны. Следовательно, главное обвинение против Суллы — это террор, организация проскрипций. Данный вопрос требует более детального анализа.

Проскрипции

Победив в 82 г. марианцев, Сулла начал массовый террор против своих политических противников. В ноябре 82 г. был проведён закон оптимата Валерия Флакка, по которому Сулла получал право казнить любого человека по своему усмотрению, без судебного разбирательства (Cic. De leg. I, 15, 42). Кроме того, Валериев закон предусматривал конфискацию имущества опальных (Cic. Pro Rosc. 43, 125—126). Наконец, в этом законе указывался «срок, установленный для опал и продаж, а именно — календы июня» (Cic. Pro Rosc. Am. 44, 128). Закон Валерия предоставил Сулле огромные полномочия. «Было постановлено, — пишет Плутарх, — что он не несёт никакой ответственности за всё происшедшее, а на будущее получает полную власть карать смертью, лишать имущества, выводить колонии, основывать и разрушать города, отбирать царства и жаловать их, кому вздумается» (Sull., 33). Таким образом, система сулланского террора легально действовала с ноября 82 г. по 1 июня 81 г. — чуть более полугода.

Само слово «проскрипции» ранее обозначало списки с именами лиц, имущество которых продавалось за долги. Сулла, вывесивший списки с именами приговорённых к смертной казни, придал этому слову новое значение (Plut. Sull., 31; App. BC. I, 95; Vell. Pat. 28, 3). По словам историка Флора, это был «эдикт невиданного ещё образца» (III, 21, 25).

По всей Италии были учреждены суды, которые выносили смертные приговоры и постановления о конфискации имущества (App. BC. I, 96). Дети и внуки проскрибированных были урезаны в правах гражданства и наследования, им был закрыт доступ к магистратурам (Vell. Pat. II, 28, 4; Plut. Sull., 31; Liv. Per., 89). Проскрипции, как и всякий массовый террор, сопровождались множеством злоупотреблений (App. BC. I, 95—96; Plut. Sull., 31). Кроме собственно марианцев, главными жертвами проскрипций стали четыре группы людей: 1) оппозиционеры из нобилитета; 2) богатые всадники; 3) италики; 4) просто состоятельные люди, чьё имущество привлекало победителей27. Репрессии противостоящих Сулле сенаторов и всаднической верхушки должны были подавить сопротивление новому режиму в высших слоях римского общества. Сулла, по сути, опирался лишь на некоторые группы римской олигархии (во главе с Лутацием Катуллом, Квинтом Гортензием и другими), тогда как другая часть знати могла и противостоять ему. Сулла боролся именно с теми представителями нобилитета, которые были связаны с марианцами. В качестве примера можно привести известную историю с молодым патрицием Юлием Цезарем, племянником Мария и зятем Цинны, которого Сулла включил в проскрипционные списки; правда, по ходатайству родственников Цезаря, видных сулланцев, диктатор даровал ему пощаду (Plut. Caes., 2; Suet. Caes., 1). Что же касается всадников, то со времён Гракхов это сословие представителей торгово-ростовщического капитала стало главным конкурентом сенатской знати в борьбе за власть, и Сулла, опиравшийся на консервативную часть нобилитета, «убрал» самых опасных из этих них, т. е. наиболее богатых и влиятельных. Всего при Сулле было проскрибировано примерно несколько тысяч представителей сенаторского и всаднического сословий. По данным Аппиана, только первый проскрипционный список содержал имена 40 сенаторов и 1600 всадников (App. BC. I, 95). Ливий называет цифру в 3500 человек (Per., 89). По данным Флора, Сулла истребил «цвет всаднического сословия и две тысячи из сената» (III, 21, 25). Наконец, автор I в. н. э. Валерий Максим сообщает, что всего было проскрибировано 4700 человек, из них 40 сенаторов и 1600 всадников, что соответствует данным Аппиана (IX, 2, 1); следует, однако, учитывать, что данные Максима касаются лишь верхов римского общества28. В целом «чистка» нобилитета и всадничества была насильственным перераспределением собственности в среде господствующих слоёв населения.

Репрессии Суллы против италиков следует объяснять не только тем, что во время гражданской войны они примкнули к Марию и популярам. В данных действиях Суллы проявилась общая тенденция оптиматов к подавлению движения италиков, права гражданства и самоуправления, уравнение с Римом. Борьба италиков против Суллы, вероятно, была продолжением Союзнической войны29, и для обеспечения стабильности Сулле необходимо было подавить италийское движение. Как свидетельствуют источники, от проскрипций больше пострадали италики, чем собственно римляне. Стены италийских городов разрушались, их население подвергалось репрессиям, земли раздавались легионерам Суллы (App. BC. I, 96; Plut. Sull., 31; Liv. Per., 89). Флор сообщает об этом: «Можно ещё примириться с наказанием отдельных людей, но были пущены с молотка знаменитейшие муниципии Италии — Сполеттий, Интерамний, Пренесте, Флоренция. Сульмон, древний город, союзный и дружественный нам, … Сулла не завоевал, не разрушил по праву войны, но обошёлся как с приговорёнными к смерти — приказал уничтожить» (III, 21, 27—28). Самым известным эпизодом сулланского террора в Италии была массовая казнь 12 тыс. жителей Пренесте — всего населения города (Plut. Sull., 32; Liv. Per., 88; App. BC. I, 94). Особенно пострадали от террора самниты. Несколько тысяч пленных самнитов Сулла приказал перебить в цирке, едва вступив в Рим (App. BC. I, 93; Plut. Sull., 30; Liv. Per., 88; Flor. III, 21, 24; Strab. V, 4, 11). «Затем Сулла продолжал непрерывно преследовать самнитов проскрипциями, — сообщает Страбон, — пока не уничтожил у них всех именитых людей или не изгнал из Италии. Лицам, упрекавшим его за такую страшную жестокость, он отвечал, что по опыту знает, что ни один римлянин никогда не будет жить в мире, пока самниты продолжают существовать самостоятельно. Действительно, их города стали теперь [Страбон писал при Августе и Тиберии] простыми селениями, а некоторые даже совершенно исчезли… Ни одно из этих местечек не заслуживает названия города… Впрочем, Беневент и Венусия всё-таки хорошо сохранились до сих пор» (V, 4, 11). Итак, Самний подвергся особенно масштабным репрессиям как центр антиримского движения италиков. Организация проскрипций — главное обвинение, которое выдвигают против Суллы древние авторы. Данную точку зрения античных историков в III в. н. э. обобщил Дион Кассий: «Столь великое несчастье постигло Рим. Никто не в состоянии пересказать все насилия, произведённые над живыми. Не говоря уже о мужчинах, с женщинами и детьми даже из самых древних и почтенных фамилий обращались так, как если бы они были военнопленными… Несмотря, однако, на весь ужас, всё это могло бы казаться ещё терпимым, в особенности тем, кто стоял в стороне и сам не пострадал. Нечто подобное имело место и в другие времена. Но ужас состоял в том, что Сулла не удовлетворился всем вышеописанным и пошёл дальше. На него нашло какое-то безумие никому не уступать в жестокости. Чтобы и в этом быть новым, он выставил белую доску, на которой заносились имена приговоренных» (Cass. Dio. XXX—XXXV, 109, 11)30. В рассказе Диона Кассия история уже превращается в миф: намеренно драматизируется сюжет, Сулле приписываются почти маниакальные стремления «никому не уступать в жестокости». Подобная драматизация и преувеличение масштабов сулланских проскрипций характерны для античной традиции.

Объективно о проскрипциях Суллы можно сказать следующее. Сулланский террор был рациональным и преследовал конкретную цель, а именно: подавить и дезорганизовать те группы римско-италийского населения, а также тех влиятельных лиц, которые могли составить оппозицию режиму Суллы; приобрести средства для вознаграждения армии и сторонников; создать социальную опору новому режиму — путём приобщения к репрессиям и конфискациям представителей различных социальных групп, вплоть до рабов. Определённую — но отнюдь не главную — роль мог сыграть и фактор мести. Наконец, следует учитывать, что гражданские войны привели к разгулу преступности, массовым злоупотреблениям, и быстрое восстановление порядка можно было достичь только репрессивными мерами. Таким образом, террор был исторически обусловлен. Понятно, что проскрипции не могли полностью подавить оппозицию и имели временный результат, после чего политическая борьба разгорелась бы с новой силой.

Методы террора политических противников Сулла заимствовал у Мария, который применил их ещё в 87—86 гг. Необходимо отметить, что масштабы репрессий и личная жестокость Суллы значительно преувеличены в античной традиции, что, однако, не даёт повода относиться к ней с гиперкритикой. Приведённые выше факты свидетельствуют: проскрипции коснулись многих тысяч людей, сопровождались многочисленными злоупотреблениями и перегибами, нанесли серьёзный урон хозяйству и демографическому положению Италии. Поэтому вины Суллы отрицать нельзя. Вместе с тем нельзя не считаться с историческими условиями данной эпохи, приписывать Сулле маниакальные черты и по-иному искажать факты уже в другую сторону.

Сулла как военно-политический деятель

Одной из причин, в силу которых диктатор присвоил себе прозвище «Счастливый» (Felix), была его удачная военно-политическая карьера. Небогатому амбициозному аристократу удалось достичь вершин власти и славы. Естественно, в этом сыграли роль в первую очередь его личные качества. Сулла начал свою карьеру в качестве квестора Мария во время Югуртинской войны 111—105 гг. Молодой командир, «поначалу неопытный и несведущий в военном деле, в короткий срок стал очень искусен в нём» (Sall. Iug. 96, 1). Уже тогда, если верить Саллюстию, Сулла стал популярным в солдатской среде (Iug. 96, 2—4). Югуртинская война принесла Сулле славу: благодаря своей умелой дипломатии он добился от мавританского царя Бокха выдачи его зятя Югурты, зачинщика войны (Sall. Iug., 103—113; App. Numid., 5; Plut. Sull., 3—4; Liv. Per., 66). Именно с этого времени началось соперничество Суллы и Мария, который был недоволен успехами своего квестора.

В 102—100 гг. Сулла участвовал в кампании Мария против германских племён кимвров и тевтонов, где также «проявил большое усердие» (Aurel. Victor. 75, 3).

Во второй половине 90-х годов Суллу назначают претором провинции Киликия, где он приобрёл административный опыт и, кроме того, воспрепятствовал Митридату Понтийскому захватить союзную Риму Каппадокию; царь Каппадокии Ариобарзан, изгнанный Митридатом, был восстановлен Суллой на престоле31. Тогда же Сулла стал первым римским чиновником, принявшим послов парфянского царя (Plut. Sull., 5; Vell. Pat. II, 24, 3).

По возвращении в Италию Сулла вместе с Марием и другими известными полководцами принял участие в Союзнической войне, отличившись во многих успешных операциях против италиков (App. BC. I, 40, 46, 50—52; Vell. Pat. II, 15, 3; II, 16, 4; Liv. Per., 74—75). Военная слава Суллы помогла ему победить на выборах в консулы на 88 г. (Plut. Sull., 6). Консульство Суллы стало годом начала гражданской войны. Марий и Сулла боролись за командование на Востоке (там началась война с Митридатом), что переросло в открытый конфликт. Марианцы хотели отнять командование у Суллы, и он ввёл в Рим войска, устроив резню и изгнав своих противников. Впервые римские войска выступили против собственной столицы. Именно тогда проявилась консервативно-аристократическая ориентация Суллы: как консул он провёл ряд антидемократических мероприятий в духе оптиматов, объявив главарей популяров врагами народа. После этого Сулла отбыл на Восток (App. BC. I, 55—63; Plut. Sull., 8—10; Vell. Pat. II, 18—19; Flor. III, 21, 6—7; Liv. Per., 77). События 88 г. имели большое историческое значение: «Своим походом на Рим Сулла открыл новую … страницу римской истории — истории борьбы командиров за верховную власть»32.

Во время I Митридатовой войны в полной мере проявился полководческий талант Суллы. Победа над Митридатом, которого римляне называли «вторым Ганнибалом» (Vell. Pat. II, 18, 1) прославила Суллу (App. Mithr., 58; Liv. Per., 83; Vell. Pat. II, 23, 6; Flor. III, 5, 2). Имя Суллы упоминают военные историки эпохи принципата Фронтин (I, 5, 17; I, 9, 2; I, 11, 11; I, 11, 20; II, 3, 17; II, 7, 2—3; II, 8, 12; II, 9, 3; IV, 1, 27) и Полиен (VIII, 9, 1—2). Самыми известными стали сражения Суллы в Греции, при Херонее и Орхомене (86 г.), в которых он наголову разбил Архелая, одного из полководцев Митридата (Plut. Sull., 17—21; App. Mithr., 42—45, 49—50; Memn. XV, 32, 3). Во время этой кампании Сулла одним из первых полководцев древности применил систему полевых укреплений: Фронтин сообщает, что «Сулла провёл на обоих флангах рвы большой ширины и на их концах воздвиг укрепления; этим он обезопасил себя от окружения неприятелем, превосходившем его численно, особенно конницей» (II, 3, 17).

В 85 г. силы Митридата истощились, и Сулла подписал с царём мирный договор, по которому тот уступал захваченные территории, выдавал военный флот и выплачивал крупную контрибуцию, получая взамен титул «друга и союзника римского народа» (App. Mithr., 58; Plut. Sull., 23—24; Vell. Pat. II, 23, 6; Memn. XV, 35). Флор, правда, упрекал потом Суллу, что он «предпочёл скорый триумф истинному», позволив Митридату восстановить силы (III, 5, 11). В том же году Сулла обезвредил консула Гая Фимбрию, посланного против него марианцами, захватившими Рим: легионы Фимбрии перешли на сторону Суллы, а сам он покончил с собой (Plut. Sull., 25; Aurel. Victor., 70). «Таким образом, — замечает Мемнон, — Сулла с честью возвратился в Италию, и Марий33 тотчас покинул Рим» (Memn. XV, 35, 3). В течение 83—82 гг. силы марианцев в Италии были разгромлены.

Преданная армия, захваченные на Востоке огромные средства, имя победителя Митридата (App. BC. I, 76) сделали Суллу победителем в гражданской войне. Сулла стал одним из самых богатых людей Рима. По данным Плиния, его военная добыча в целом составила 29 тыс. фунтов золота и 121 тыс. фунтов серебра (Plin. XXXIII, 5, 16). Эмилий Скавр, пасынок Суллы, один из его наследников, был баснословным богачом (Plin. XXXVI, 24, 11).

Запуганное народное собрание избрало Суллу диктатором и делегировало ему чрезвычайную власть (App. BC. I, 98; Plut. Sull., 33; Liv. Per., 89; Vell. Pat. II, 28, 2). Во время своей диктатуры (82—79) Сулла провёл ряд консервативных реформ в интересах нобилитета, направленных против римской «демократии». Самой известной реформой Суллы, пожалуй, стало ограничение власти народных трибунов — основного политического орудия популяров (App. BC. I, 100; Liv. Per., 89; Cic. De leg. III, 9, 22). Веллей Патеркул (II, 30, 4) писал по этому поводу, что от трибунской власти Сулла оставил лишь видимость без содержания. Во время своей диктатуры Сулла продолжал уделять внимание интересам Рима в Средиземноморье: он быстро предотвратил очередной конфликт с Понтом (II Митридатова война, 83—82 гг.)34, пытался посадить на египетский трон своего ставленника Птолемея X Александра (App. BC. I, 102).

Как политик, Сулла обнаружил целеустремлённость и неразборчивость в средствах, склонность к силовым мерам, но вместе с тем и умение привлекать к себе людей, извлекать выгоду из ситуации. Впрочем, так же цинично поступали марианцы, что является слабым оправданием Сулле. Характерной чертой сулланской диктатуры были её военный характер, концентрация огромной власти в руках у одного лица, осуществление политики авторитарными, в некоторой степени авантюристическими методами. «Во власти одного человека законы, правосудие, государственная казна, провинции, цари — словом, право жизни и смерти над гражданами», — говорили потом его противники (Sall. Hist. I, 55, 13). По словам Аппиана, некоторые современники Суллы уже открыто называли его власть царской властью и общепризнанной тиранией (BC. I, 101). Всё это вступало в противоречие с задачей реорганизации республики (rei publicae constituendae), которую декларировал Сулла.

Тем не менее, Сулла восстановил пошатнувшееся положение нобилитета, став его вождём. Диктатор подавил сопротивление противников и реализовал свою политическую программу — программу оптиматов, из среды которых он происходил и чью идеологию разделял. Выступив в 88 г. на стороне оптиматов против Мария и «демократии», Сулла остался верен этому политическому выбору до конца.

Социальная опора

Сулла не пользовался поддержкой широких слоёв населения, его социальная опора была довольно узкой. Могущество Суллы было основано в первую очередь на поддержке со стороны армии и наиболее консервативных группировок нобилитета. Это предопределило, с одной стороны, военный, а с другой, аристократический характер сулланской диктатуры.

Сулла, конечно, понимал необходимость расширения своей социальной базы и активно искал сторонников. Ещё перед избранием в диктаторы Сулла декларировал, что «улучшит положение народа, если его будут слушаться» (App. BC. I, 95). Чтобы приобрести популярность среди народной массы, которая ориентировалась на популяров, он организовал богатые угощения для городского плебса, растянувшиеся на несколько месяцев (Plut. Sull., 35). В связи с этим следует рассматривать и посвящение им десятой части имущества Геркулесу (Plut. Sull., 35): это был древний ритуальный обряд (Macrob. III, 12, 2)35. Сулла искал сторонников не только в Риме. Так, он наградил греческий город Магнесию, противостоявший Митридату, объявив местный храм Дианы неприкосновенным убежищем (Tac. Ann. III, 62). Жителей Илиона, стоявшего на месте древней Трои, которые подверглись нападению Фимбрии, Сулла «утешил, оказав им большую помощь по восстановлению города» (Strab. XIII, 1, 27). Этот акт мог преследовать и идеологическую цель: так как Илион считался древней прародиной римлян, Сулла в силу своего благодеяния как бы становился его почётным патроном.

Источники позволяют выделить несколько основных групп сторонников Суллы, которые составляли его социальную опору. Необходимо, однако, учитывать условность подобного деления.

Армия. Наёмное войско было главной опорой сулланского режима, именно оно обеспечило его победу. Сулла был популярен среди солдат, привлекал их щедростью и лояльностью (Sall. Iug. 96, 2—4). По рассказу Саллюстия, во время пребывания в Азии Сулла приучил солдат к разгулу и мародёрству, стремясь сохранить их верность (Cat. 11, 4—8). Ещё более красноречивый рассказ о лояльности Суллы к солдатам передаёт военный историк II в. н. э. Полиен: «Сулла в Союзническую войну, когда его воины умертвили претория и легата Альбина камнями и палками, не преследовал их, но простил убийц, сказав, что этим они сделаются более усердными к войне, будучи вынуждены из-за большого прегрешения оправдаться большей доблестью» (VIII, 9, 1). После захвата восточной добычи Сулла, по словам Аппиана, «возвратился с большим преданным ему войском, хорошо вышколенным, гордящимся его подвигами…» (BC. I, 76). Захватив власть, Сулла щедро наградил своих солдат и, стремясь предупредить их требования в будущем, превратил их в колонистов. «Сулла отобрал у самнитов Нолу и отобранные поля раздал 27-ми легионам», — сказано у Ливия (Per., 89). По версии Аппиана, землю получили 23 легиона (BC. I, 100), всего 120 тыс. человек (BC. I, 104). Большое количество ветеранов было поселено в Этрурии (Sall. Cat. 28, 4). Однако превратить солдат в крестьян не удалось. Легионеры не были знакомы с производительным трудом, их средством существования была война, поэтому очень скоро они деклассировались. Примерно через 15 лет после смерти Суллы, к концу 60-х годов, многие колонисты Суллы, по словам Саллюстия, «из-за распутства и роскоши из огромной добычи не сохранили ничего» (Cat. 28, 4). Военные колонисты, получившие от Суллы военную добычу и землю, связанные с ним кровавой порукой, составляли главную и самую надёжную его опору.

Нобилитет. Сулла был выдвиженцем оптиматов и защищал их интересы, укрепляя одновременно и свою личную власть, чтобы не впадать в зависимость от сената. Союз Суллы с сенатом был исторически обусловлён, так как обе силы нуждались друг в друге. Суллу связывали с нобилитетом как сословные интересы, так и политические. Сенат, который никогда не хотел видеть кого-либо над собой, в тех условиях был заинтересован в союзе с Суллой, ведь альтернативой сулланской диктатуре могла быть только марианская, совсем невыгодная оптиматам. Отсутствие у сената собственных вооружённых сил заставляли его сотрудничать с Суллой, который именно как военный вождь стал играть главную роль в этом союзе.

Сторонниками Суллы были Лутаций Катул, Квинт Гортензий, молодые представители знати Помпей, Лукулл, Красс, Катилина. Из них Красс и Катилина приняли прямое участие в проскрипциях (Plut. Sull., 32; Crass., 2). Известно о его доброжелательности по отношению к молодому состоятельному всаднику Помпонию Аттику, с которым он встретился в Афинах (Nepo. XXV, 4). Молодой аристократ Марк Порций Катон состоял в числе близких знакомых Суллы (Plut. Cat. Min., 3). Сулла стремился пополнить сенат своими сторонниками: он включил в сенаторское сословие 300 знатных всадников (App. BC. I, 100; Liv. Per., 89), сделал сенаторами даже некоторых из своих солдат (Sall. Cat. 37, 6). Эти действия Суллы уже противоречили сословным интересам нобилитета и были продиктованы стремлением Суллы обеспечить контроль над сенатом, разбавив его своими ставленниками.

Фавориты. Это была самая малочисленная, но и самая влиятельная группа сторонников Суллы. Социальный состав её был очень пёстрым: тут встречались и представители знати, и люди низкого звания. Функции фаворитов также были различны: одни были соратниками Суллы, другие просто помогали и служили ему. Фаворитами Суллы из знати были упомянутые Катул, Помпей, Лукулл, Красс. Все они деятельно помогали ему в проскрипциях (Красс), или в политике (Катулл), или в военной сфере (Помпей, Лукулл, Красс). Важную роль, однако, играли и другие фавориты. Цицерон в речи «В защиту Секста Росция Америйского» сообщает о вольноотпущеннике Суллы Хрисогоне, который организовал убийство богатого землевладельца, post factum включил его имя в проскрипционные списки и хотел присвоить его имущество. Понятно, этот Хрисогон должен был иметь большое влияние. Из числа фаворитов Суллы источники также упоминают некоего «письмоводителя Корнелия» и уроженца Пицена Веттия (Sall. Hist. I, 55, 17), «гнусную служанку» Фуфидия (Sall. Hist. I, 55, 21; Plut. Sull., 31; Flor. III, 21, 25) и других лиц. Среди любимчиков Суллы было много разных актёров, комедиантов, шутов и т. п., для удовлетворения которых он шёл на серьезные злоупотребления. Плутарх сообщает, что «красивым женщинам, певцам, мимическим актёрам и подонкам из вольноотпущенников он жаловал земли целых народов и доходы целых городов, а иным из своих приближённых — даже жён, совсем не жаждавших такого брака» (Sull., 33). Николай Дамасский также подтверждает, что «Сулла, любитель смешного, роздал много югеров государственной земли мимам и шутам в награду за то удовольствие, которое они ему доставляли» (Hist. 107, 84).

Сообщения античных авторов о фаворитах Суллы, конечно, могут быть сильно преувеличены, однако, в принципе, можно согласиться с теми исследователями, которые полагают, что уже тогда в Риме возник прообраз «императорского двора»36.

Корнелии. Своим возникновением эта прослойка была обязана только Сулле. По рассказу Аппиана, Сулла отобрал 10 тыс. крепких и здоровых рабов проскрибированных и даровал им римское гражданство (BC. I, 100). Как вольноотпущенники Суллы, они получали его родовое имя, однако считались полноправными гражданами. Корнелии обеспечивали Сулле голоса в народном собрании и вообще лоббировали его интересы. В Лации сохранилась их надпись в честь патрона: «Луцию Корнелию Сулле Счастливому, сыну Луция, диктатору, вольноотпущенники»37. Массовое дарование этим лицам римского гражданства также противоречило традициям оптиматов.

Деклассированные элементы. Древние авторы иногда упоминают о них — наполовину уголовных элементах, которые принимали участие в проскрипциях, помогая Сулле осуществлять террор. Это были убийцы, доносчики и прочий подобный люд. Светоний упоминает каких-то лиц, которые получали деньги из казны за убийство проскрибированных и были амнистированы Корнелиевым законом (Caes., 11). Эти самые элементы, вероятно, имеет в виду и Саллюстий (Cat. 51, 33). Наконец, Аппиан, говоря о приверженцах Суллы, упоминает и «прочий люд, относящийся к числу его сторонников, преданный ему, опасный для других» (BC. I, 104). Эта социальная группа, наверное, была многочисленной, однако, ввиду своего низкого социального и имущественного статуса, вряд ли играла серьёзную роль.

Обоснование власти

Захватив власть, Сулла столкнулся с необходимостью найти объяснение образованию своего режима, доказать необходимость его диктатуры для «восстановления республики», расположить к себе широкие массы. Источники свидетельствуют, что Сулла стремился к идеологическому и религиозному обоснованию своей власти.

И в этой области Сулла не был новатором: до него подобным образом пытались обосновать свой исключительный статус Сципион Африканский (Liv. XXVI, 18—19; Aurel. Victor. 49, 3) и Марий, принявший имя «Новый Дионис» (Val. Max. III, 6, 6; Plin. XXXIII, 150). Сулла лишь творчески использовал традиции своих предшественников.

Сулла пытался создать свой позитивный образ в историографии, для чего написал «Воспоминания», в которых клеймил своих противников и объяснял свои удачи волей богов (Plut. Sull., 6, 17, 23, 37; Cic. De div. I, 34, 72). Во второй книге «Воспоминаний» он возводил своё происхождение к фламину Юпитера Публию Корнелию, который якобы первым получил прозвище «Сулла» (Gell. I, 12, 16). Тенденцию прославления Суллы продолжил историк Луций Корнелий Сизенна, современник Суллы, написавший после его смерти «труд о гражданских и сулланских войнах» (Vell. Pat. II, 9, 5). По словам Саллюстия, Сизенна изучил события эпохи Суллы «лучше и тщательнее всех, кто описывал события того времени», однако «не был достаточно беспристрастен в своих суждениях» (Iug. 95, 2). Причиной субъективности Сизенны была его принадлежность к роду Корнелиев, вследствие чего он хотел выставить в лучшем свете дела своего великого родича.

Не меньше внимания Сулла уделял прославлению своих военных подвигов. Он организовал богатый триумф в честь победы над Митридатом (App. BC. I, 99; Plin. XXXIII, 5, 16), причём шедшие рядом с ним сенаторы славили его как спасителя и отца (Plut. Sull., 34). В честь победы над самнитами Сулла «учредил цирковые игры, известные под его именем как Сулланские победы» (Vell. Pat. II, 27, 6). Но главной частью сулланской пропаганды Суллы, видимо, был культ его гения. Ещё во время военных действий Сулла говорил солдатам, «будто боги предсказывают ему будущее» (Frontin. I, 11, 11). Став диктатором, он принял имя Счастливого (Felix, т. е. избранника богини счастья Felicitas), а также Любимца Афродиты-Венеры (App. BC. I, 97 Plut. Sull., 34). Сулла якобы в специальном эдикте объявил себя Счастливым (Aurel. Victor. 75, 9), тотчас же после победы над марианцами (Vell. Pat. II, 27, 5). Западный историк Балсдон, анализируя прозвища Felix и επαφρόδιτοσ, пришёл к выводу, что второе из них является не переводом первого, а самостоятельным титулом, т. е. предназначалось для греческого Востока и должно было напоминать о происхождении римлян от Энея и Афродиты38. В дар Дельфийскому оратору диктатор послал секиру и венок из чистого золота, посвятив их Венере, которая якобы помогла ему в битвах (App. I, 97). В Риме Сулле поставили конную статую с надписью: «Любимцу Венеры» (App. BC., I, 97; Plut. Sull., 34), посвящали надписи39. Даже побеждённые Суллой афиняне вынуждены были учредить государственные празднества «Силлеи» и установить публичную статую в его честь40. Сам Сулла в 82 г. выпустил монеты, «на аверсе которых изображена голова Венеры, а на реверсе — в подражание египетским образцам — два рога изобилия, символизирующие наступление благоденствия»41. Эта пропаганда оказала влияние на литературную традицию: Аврелий Виктор, например, сохранил рассказ о том, как некая женщина (богиня?) предсказала Сулле счастье, когда он был ещё младенцем» (75, 1).

Приведённые выше факты свидетельствуют, что Сулла стремился утвердить свою гегемонию не только в политической сфере, но также в религии и идеологии римского общества. Эта тенденция Суллы, берущая начало от Сципиона Африканского и Мария, была началом трансформации от полисной системы ценностей к идеологии военной монархии. Вместе с тем роль в этом Суллы нельзя преувеличивать. Процесс создания императорского культа был постепенным, в его развитие внесли существенный вклад и преемники Суллы, в первую очередь Цезарь.

Историческая роль Суллы

Внезапный уход Суллы от власти — наверное, самоё загадочное из всех действий диктатора. После избрания консулов на следующий год (лето 79 г.), диктатор созвал народное собрание, на котором официально отказался от власти; даже пообещал дать отчёт в своих действиях, если кто-либо имеет к нему претензии (App. BC. I, 103—104 Plut. Sull., 34). Диктатор удалился на отдых в свои кампанские поместья (App. BC. I, 104), хотя так и не оставил государственных дел (Plut. Sull., 37). Бывший диктатор сохранил политическое влияние вплоть до своей смерти, которая последовала уже в 78 г.; ветераны и корнелии заставили сенат устроить Сулле почти царские похороны (App. BC. I, 105—106; Plut. Sull., 38).

Отказ Суллы от власти вызывал удивление ещё в древности. Аппиан, например, комментировал этот поступок так: «Причина, почему Сулла пожелал стать из частного человека тираном и из тирана обратиться снова в частного человека и после этого проводить жизнь в сельском уединении, заключается, на мой взгляд, в том, что он за всякое брался с пылом и проводил его со всей энергией… Мне кажется, Сулла пресытился войнами, властью, Римом и после всего этого полюбил сельскую жизнь» (BC. I, 104). С подобным мнением вряд ли можно согласиться. На решение Суллы, скорее всего, повлияли не столько личные, сколько политические причины. Сулла, видимо, осознал узость своей социальной базы и предвидел возможность возникновения сильной оппозиции в недалёком будущем. Главной его опорой, помимо армии, был нобилитет, а оптиматам не могла импонировать абсолютизация власти Суллы и его авторитарные методы управления. Но самое главное, видимо, в другом. Сулла был выдвиженцем оптиматов, был связан с ними сословными и политическими интересами, предрассудками, наконец, поэтому его диктатура и носила противоречивый характер: с одной стороны, это был типичный оптимат со всеми достоинствами и недостатками высшей знати, с другой — военный вождь, ломавший традиции республики. Одновременное сочетание в личности Суллы консервативного аристократа и военного вождя является главной особенностью и главным противоречием этой исторической фигуры. Трудно сказать, считал ли Сулла сенатскую республику мыслимой формой правления. В любом случае, он предпочёл традиционный режим тому, который в силу исторических обстоятельств создал сам. Внезапная смерть Суллы, возможно, спасла его от вероятной развязки. Если же говорить об исторической роли сулланской диктатуры, то она предопределила развитие Римской республики в том, что вместо военной диктатуры Мария, который лавировал между популярами, всадниками, италиками и плебсом, в Риме установилась военная диктатура Суллы, опиравшегося на оптиматов и наёмную армию; в том, что всадники, как социально-политическая сила, были исключены из политики, их деятельность ограничивалась экономикой42; в том, что подавили на время любую оппозицию нобилитету и тем самым обеспечили некоторую стабильность — правильнее сказать, временное прекращение политической борьбы. Римская «демократия» сумела взять реванш лишь в конце 70-х годов, да и то при помощи Помпея. Таким образом, диктатура Суллы способствовала сохранению сенатской республики ещё на несколько десятилетий. Вместе с тем она стала прототипом для цезарианской диктатуры (опора на наёмную армию, командные методы руководства, прикрытие авторитарной сущности диктатуры её республиканской оболочкой и т. д.) и во многом способствовала переходу от республиканского строя к имперскому. В этом её историческое значение.

Как бы древние и современные исследователи ни оценивали Суллу, это, безусловно, была великая личность — не только в римской, но и во всемирной истории.


ПРИМЕЧАНИЯ:

1. Моммзен Т. История Рима. Т. 2. — М., 1937. — С. 345. [назад]

2. Там же. — С. 345—351. [назад]

3. Виппер Р. Ю. Очерки истории Римской империи // Виппер Р. Ю. Избранное сочинение в 2-х тт. — Ростов-на-Дону, 1995. Т. 1. — С. 364. [назад]

4. Там же. — С. 365. [назад]

5. Там же. — С. 362. [назад]

6. Ростовцев М. И. Рождение Римской империи. — М., 2003. — С. 45. [назад]

7. Там же. [назад]

8. Сергеев В. С. Очерки по истории Древнего Рима. Часть 1. — М., 1938. — С. 238. [назад]

9. Там же. [назад]

10. Ковалёв С. И. История Рима. Под ред Э. Д. Фролова. — СПб., 2003. — С. 466. [назад]

11. Там же. [назад]

12. Там же. — С. 467. [назад]

13. Там же. — С. 468—469. [назад]

14. Машкин Н. А. Принципат Августа. М — Л., 1949. — С. 17. [назад]

15. Утченко С. Л. Цицерон и его время. — М., 1972. — С. 94. [назад]

16. Там же. [назад]

17. Егоров А. Б. Рим на грани эпох. Проблемы рождения и формирования принципата. — Л., 1985. — С. 59. [назад]

18. Там же. [назад]

19. Инар Ф. Сулла. — Ростов-на-Дону, 1997. — С. 372. [назад]

20. Там же. [назад]

21. Morón J. M. C. Plutarch’s Lysander and Sulla: integrated characters in Roman historical perspective // American Journal of Philology. Fall 2000. Vol. 121, no. 3. — P. 456. [назад]

22. Ibid. — P. 466. [назад]

23. Короленков А. В. Сулла в сочинениях Саллюстия // ВДИ, 2004, № 3. — С. 180—191. [назад]

24. Рабинович Е. Г. «Вшивая болезнь» (Смерть Суллы в биографическом предании) // ВДИ, 2004, № 4. — С. 21—39. [назад]

25. Хабихт Х. Афины. История города в эллинистическую эпоху. — М., 1999. — С. 301—306. [назад]

26. Уроженец г. Гераклея в Малой Азии, местный логограф конца I в. до н. э.; его хроника является ценным источником по истории Митридатовых войн. См.: Дзагурова В. П. Мемнон. О Гераклее. Введение // ВДИ, 1951, № 1. — С. 283—288. [назад]

27. Аппиан подчёркивает: «И всего более свирепствовали против лиц богатых» (BC. I, 96). Самый известный пример подобной практики — убийство вольноотпущенником Суллы Хрисогоном богатого землевладельца Секста Росция из Америи, несмотря на его аристократические симпатии (Plut. Cic., 3; см. всю речь Цицерона в защиту Секста Росция-сына). [назад]

28. Егоров А. Б. Указ. соч. — С. 57. [назад]

29. Сергеев В. С. Указ. соч. — С. 228 сл. [назад]

30. Перевод по кн.: Сергеев В. С. Указ. соч. — С. 229. [назад]

31. Абрамзон М. Г. Римское владычество на Востоке. Рим и Киликия. — СПб., 2005. — С. 56—58; Сапрыкин С. Ю. Понтийское царство. — М., 1996. — С. 195—196. [назад]

32. Сергеев В. С. Указ. соч. — С. 222. [назад]

33. Имеется в виду Марий-сын, возглавивший марианцев после смерти Мария Старшего, который умер в январе 86 г. (Plut. Mar., 45—46; Liv. Per., 80). [назад]

34. App. Mithr., 64—67. [назад]

35. Впрочем, эта акция Суллы могла преследовать и другую цель: привлечение на свою сторону жречества Геркулеса. [назад]

36. Виппер Р. Ю. Указ. соч. Т. 1. — С. 365. [назад]

37. Фёдорова Е. В. Латинские надписи. — М., 1976. — С. 182. № 131. [назад]

38. Balsdon J. P. V. D. Sulla Felix // Journal of Roman Studies, 41 (1951). — P. 1—10; Гаспаров М. Л. Новая зарубежная литература о гражданских войнах в Риме // ВДИ, 1959, № 2. — С. 209—210. [назад]

39. Фёдорова Е. В. Указ. соч. — С. 182. № 130. [назад]

40. Хабихт Х. Указ. соч. — С. 307. [назад]

41. Чернышов Ю. Г. Социально-утопические идеи и миф о «золотом веке» в Древнем Риме. Часть 1. — Новосибирск, 1994. С. 121. [назад]

42. Те всадники, которых Сулла ввёл в сенат, играли роль его ставленников; о возобновлении соперничества с нобилитетом, конечно, не могло быть и речи. Проскрипции Суллы не только подавили политическую активность всадников, но и подорвали на время их экономическую мощь. [назад]